Вот мой разговор с I — там, вчера, в Древнем Доме, среди заглушающего логический ход мыслей пестрого шума — красные, зеленые, бронзово-желтые, белые, оранжевые цвета… И все время — под застывшей на мраморе улыбкой курносого
древнего поэта.
Я вышел, сел. С полочки на стене прямо в лицо мне чуть приметно улыбалась курносая асимметрическая физиономия какого-то из
древних поэтов (кажется, Пушкина). Отчего я сижу вот — и покорно выношу эту улыбку, и зачем все это: зачем я здесь, отчего это нелепое состояние? Эта раздражающая, отталкивающая женщина, странная игра…
Неточные совпадения
— Как же бесполезный?.. — протянул отец Иоаким. — Язык
древних философов, ораторов,
поэтов, язык ныне медицины, — разъяснял он ей.
Синее, не испорченное ни единым облаком (до чего были дики вкусы у
древних, если их
поэтов могли вдохновлять эти нелепые, безалаберные, глупотолкущиеся кучи пара).
Скрижаль… Вот сейчас со стены у меня в комнате сурово и нежно в глаза мне глядят ее пурпурные на золотом поле цифры. Невольно вспоминается то, что у
древних называлось «иконой», и мне хочется слагать стихи или молитвы (что одно и то же. Ах, зачем я не
поэт, чтобы достойно воспеть тебя, о Скрижаль, о сердце и пульс Единого Государства.
Знаменитые в народных сказках и
древних преданиях дремучие леса Муромские и доныне пользуются неоспоримым правом — воспламенять воображение русских
поэтов.
Оттого-то и нравится нам доселе поэзия
древнего мира и некоторые фантастические произведения
поэтов нового времени, тогда как ничего, кроме отвращения, не возбуждают в нас нелепые сказки, сочиняемые разными молодцами на потеху взрослых детей и выдаваемые нередко за романы, были, драмы и пр.
Он смотрел с улыбкой превосходства на все русское, отроду не слыхал, что есть немецкая литература и английские
поэты, зато знал на память Корнеля и Расина, все литературные анекдоты от Буало до энциклопедистов, он знал даже
древние языки и любил в речи поразить цитатой из «Георгик» или из «Фарсалы».